Фэнтези 2007 [сб.] - Алексей Пехов

Виконт лежал на кровати. Он хотел подняться навстречу гостям, но лишь откинулся на смятые подушки. Разорванная и окровавленная одежда, серое, покрытое слоем пыли лицо, заострившиеся черты — все это говорило само за себя.

— Вы ранены?! Лежите, не вставайте! Сейчас я пошлю за лекарем...

— Не надо лекаря! Я сама.

— Но, Мэлис...

— Никаких «но»! Кто тут ведьма — я или ты?! Позвольте, виконт... Не смущайтесь, вы — не первый мужчина, какого я увижу нагишом. Фарт, неси мой ларчик с зельями! Да, кликни слугу: пусть тащит бинты, корпию, полотенца и много горячей воды. И дюжину свечей белого воска с фундаром — у них должны быть. Быстро!

— Понял, дорогая, — ответил лучший венатор Реттии, маг высшей квалификации Фортунат Цвях, хорошо знавший характер обожаемой супруги. — Я мигом.

И исчез.

— Овал Небес! На вас живого места нет! Вы бились с целой бандой?!

— Можно сказать и так...

— Когда вас ранили? Вчера? Вечером?! Странно... Судя по ранам, никогда не скажешь. У хомолюпусов, конечно, заживление идет еще быстрее, но... Вы самый живучий виконт во всей Реттии! А, вот и мои зелья!

Мэлис проворно выхватила из рук мужа увесистый резной ларец, покрытый кирпично-красным лаком, и взялась перебирать содержимое.

— Мэл, виконту не вредно разговаривать?

— Не вредно.

— Тогда позвольте узнать, что с вами случилось? Фортунат придвинул кресло и устроился рядом с кроватью. Еще вчера днем Джеймс Ривердейл наверняка не стал бы откровенничать. Отделался бы кратким рассказом о драке с шайкой злодеев — что, по большому счету, было бы чистой правдой, хотя и в урезанном виде. И начал бы лелеять планы скорой мести.

Сейчас же он чувствовал неодолимое желание рассказать магу все. Чары, развязывающие язык? — нет, молодой человек ни на минуту не сомневался, что охотник на демонов не прибег бы к столь недостойному способу разговорить собеседника. Просто в пансионат Ахмета, верхом на измученной лошади, добрался человек, во многом не похожий на своего предшественника. Различия и радовали, и пугали — но их следовало принимать, как свершившийся факт, а не прятать голову в песок.

... мы, ревнители идеалов...

... мы, циники...

... я...

Это осталось в прошлом, в синей ночи под желтым месяцем.

Джеймс уже открыл рот, собираясь начать, но ему помешали. Явились двое слуг с огромной лоханью, над которой столбом стоял пар. Третий слуга принес корпию и полотенца. Четвертый — свечи. Далее прибыл лично Толстяк Ахмет, сокрушаясь и охая. Он проморгал приезд Джеймса и сейчас искупал вину.

Выставить хозяина вон, а главное, убедить в том, что никого не следует извещать о прискорбном случае, стоило большого труда. Наконец Мэлис поблагодарила Ахмета так вежливо и обстоятельно, что хозяин побледнел и испарился.

Отказавшись от помощи слуг, маг с ведьмой сами раздели дико стесняющегося Джеймса, усадили в лохань, и Мэлис принялась обмывать раны. Рассказывать что-либо в такой ситуации было бы весьма затруднительно, и молодой человек ограничился блаженными стонами. Вскоре его насухо вытерли мохнатым полотенцем, вернули в кровать, и рыжая ведьма принялась колдовать над ранами — смазывая их вонючими мазями и шепча наговоры над свечами, зажженными от щелчка пальцев венатора.

Все это время Джеймс счел за благо молчать. Скажешь что-нибудь невпопад — и на ране, чего доброго, вместо новой кожи нарастет драконья чешуя!

— Ну, вот и все, — ободряюще подмигнула Мэлис. — Дорогой, ты не сольешь мне из кувшина? Я хочу помыть руки...

— Простите, виконт, что настаиваю... Я не слишком любопытен, но в данном случае очень беспокоюсь за вас. Я не только о ранах. Взгляните на себя.

Держа кувшин, Фортунат свободной рукой указал на овальное зеркало в тонкой раме, висевшее на стене. Располагалось зеркало удобно: молодой человек мог видеть свое отражение, не вставая с кровати.

Поначалу Джеймс ничего особенного не усмотрел — если, конечно, не считать последствий конфликта с Вучей Эстевен. А потом неудачно повернул голову — и увидел.

Серебристые нити в волосах.

Они смотрелись чужеродно, непривычно. Словно град побил ниву пшеницы, блестя подтаявшими льдинками.

— Вы расскажете, что с вами произошло?

— Да.

... Когда Джеймс закончил, охотник на демонов долго молчал. Молчала и ведьма, глядя не на раненого — на мужа; боясь нарушить тишину, помешать венатору думать.

— Это худшее из того, что могло случиться.

Голос мага звучал жестью под ветром.

— Это гений.

Рассказ Фортуната Цвяха, охотника на демонов, не вполне понятный случайному слушателю, но и для рассказчика тоже понятный не до конца

«Гении не от мира сего!» — говаривал Гарпагон Угрюмец, учитель Фортуната Цвяха в нелегком деле охоты на демонов, когда был в дурном настроении. То же самое он повторял после визита Трифона Коннектария, своего друга детства, отца гипотезы осевой конгениальности, — но в данном случае Гарпагон еще и бранился последними словами, не стесняясь присутствием молодого ученика.

И был прав.

Гении существуют. Это известно любому чародею с высшим и даже средним профессиональным образованием. Людям, не связанным с Высокой Наукой, это известно ничуть не в меньшей степени, — но, в отличие от чародеев, факт существования гениев их не раздражает. По одной гипотезе гении считались высшей формой эволюции джиннов. По другой — гении были недобоги, тупиковая ветвь. По третьей, совсем уж завиральной гипотезе (за авторством Коннектария, о которой речь шла выше), гении — аборигены миров, нанизанных с нашим на единую мануальную ось, данные нам в ощущении при достижении пиков их личной гениальности.

Честно говоря, ни одна из гипотез не получила должного подтверждения. Изучать гения можно лишь по его проявлениям, а закономерности, полученные таким путем, могли свести с ума кого угодно. «И сводили!» — добавлял Гарпагон Угрюмец после визита Трифона Коннектария, выразительно крутя пальцем у виска.

Гения же во плоти никто и никогда не видел.

Да, Добряка Сусуна изображали пузатым весельчаком, перед которым два лысых мальчика несли поднос с людскими грехами и тяготами — дабы гений мог их пожрать на радость своим поклонникам. Да, Черную Кварру рисовали в виде черного, как смоль, квадрата — и верили, что, сосредоточась на квадрате, всякий через сорок восемь часов узрит истинный облик Кварры, Расхитительницы Пороков. Но традиция эта пошла откуда угодно, только не от явления гениев народу.

Скажите на милость, кто первым придумал при виде шелудивой собаки скакать на одной ножке, петь: «Кварра, Кварра, сделай милость, чтобы мне деньга приснилась!» — а в конце тянуть себя за нос? Но ведь скакали, и пели, и тянули — и в трех случаях из пяти милость Черной Кварры вскоре приносила верующему материальную прибыль!